Ляля
Кандаурова
Кандаурова
"Как заговорить с детьми о музыке?"
«Марабу»: Как вы начали читать лекции о музыке?
Самый первый лекционный цикл, посвященный слушанию классики, я сделала в 2012 году. Тогда я еще училась в консерваторской аспирантуре, связывала свою жизнь с игрой в фортепианном квинтете и мечтала о музыкальной журналистике. Это была очень камерная затея для читателей журнала, публиковавшего мои тексты. А потом эта затея как-то неожиданно разрослась.
В чем, на ваш взгляд, заключается особенность разговора о музыке с детьми?
Знаете, в Гнесинской десятилетке, где я училась перед консерваторией, тот предмет, который в средней школе начнет называться «музыкальная литература», а в ВУЗе — «История музыки», называется поначалу немножко смешно, но очень точно: «слушание музыки». Действительно, как заговорить с маленькими детьми про музыку? Ведь это совершенно абстрактный смысловой ряд, за который никак не зацепишься словом. В ней нет сюжета, который можно пересказать (если мы не говорим про какие-то несложные оперные концепции), нет обаятельного, смешного или страшного персонажа, нет приковывающего внимание цветового пятна, нет видимой глазу симметрии линий. Вместо всего этого — ливень очень сложно организованной информации, которая давит на тебя угадывающимися смыслами и требует осознанного усилия.
Даже в специализированной школе вроде Гнесинки, куда заведомо не могут попасть невосприимчивые к музыке дети, налаживание связи между музыкой и ребенком занимает время. Сначала дети, действительно, просто слушают и рисуют. Потом их начинают подпитывать рассказами о несложных вещах: жанровой составляющей музыки, базовой логике музыкальных форм, следовании музыки за сюжетом в произведениях для музыкального театра. И лишь потом происходит момент щелчка: раз — и шум складывается в речь, наводится резкость, и ты не хочешь ничего больше.
А что было таким «щелчком» для вас?
Первый раз — музыка Брамса, в десять лет, а второй — Прокофьев в пятнадцать. Я прекрасно помню это странное состояние, когда совсем не чувствуешь под собой земли, а все, что с тобой происходит, имеет вселенский масштаб. Наверное, только подростки и способны на такую степень увлеченности. Оба раза я, если начистоту, ничего толком не знала ни о Брамсе, ни о Прокофьеве. То, что рассказывали на уроках музыкальной литературы, и то, что было написано в учебнике, шло куда-то мимо. «Щелчок» спровоцировало именно что правильное слушание: контакт с музыкой, превратившийся в сознательный акт, вылазку в некое новое пространство, где все удивительно, тревожно, почти опасно. Поэтому мне кажется очень важным попробовать затеять это путешествие именно тогда, когда ты уже достаточно подрос, чтобы чувствовать притяжение настоящего, но все еще достаточно мал, чтобы без неловкости восхищаться им.
Весенний лагерь «Марабу» будет проходить в долине Луары, эпоха расцвета которой пришлась на XV–XVI век, и вы собираетесь рассказывать именно о музыке этого периода…
Да! Это очень интересная и, в то же время, очень трудная эпоха. В школе (я имею в виду специализированную школу, не ДМШ) про нее не говорят вообще и даже в консерваторском курсе истории музыки для исполнителей настоящая учеба начинается с XVII столетия, а на все, что было до того, отведено всего две-три лекции в самом начале первого курса. А ведь музыка добарочной эпохи — очень особый вид звуковой материи. Она очень хитроумно устроена, наполнена символами и полифонической акробатикой, интереснейшим образом взаимодействует с латинским словом. Мы поговорим о самом феномене полифонии, о том, как много он определил в музыкальном мышлении дооперных столетий, вслушаемся в различия между добарочным и барочным многоголосием, упомянем франко-фламандскую школу, правившую бал в Европе XV–XVI века с ее мудреной, интровертивной полифонией. Потом поговорим про французское барокко, про Жана-Батиста Люлли, про то, какую оперу слушали при дворе Людовика XIV, про школу французских клавесинистов, про наивную и тонкую звукопись того времени — курицы, хромоножки, тикающие музыкальные механизмы.
То, о чем вы говорите, — очень сложно. Как вы сделаете так, чтобы дети не испугались, чтобы у них случился тот самый «щелчок», о котором вы говорите?
Мне кажется, здесь есть несколько стратегий. Первая — без смущения начинать с самого простого. То есть с истории, которую можно рассказать, с персонажа, с которым эта история приключилась, и с чувства, которое она у нас вызывает. Страшного, загадочного, смешного в музыкальной истории хоть отбавляй: например, Куперен, решающий назвать светлую, с льющейся фактурой, пьесу для клавесина «Мистические преграды», не давая этому никаких объяснений. Или тот же Люлли, в смертельной опасности отказавшийся от медицинской операции на изувеченной ноге, поскольку продолжал верить, что сможет танцевать. От простого, естественного интереса к необычным героям и ситуациям возникает внимание к музыке. Еще один важный путь, думаю, тот же, о котором часто заходит речь, когда родители спрашивают, как увлечь ребенка чтением: читайте сами, с искренним интересом и удовольствием. Когда ты делишься с собеседником не чем-то умозрительно полезным, а тем, что по-настоящему бередит тебя самого, это передается аудитории любого возраста. Ну и конечно, мы будем сравнивать исполнения, слушать музыку в несколько заходов, вооружаясь каждый раз новым углом зрения, и даже поиграем в оркестр. Надеюсь, будет интересно.