Александр
Гаврилов
Гаврилов
Дурацкие шутки — это продуктивная стратегия
Вы уже работали с «марабушными» детьми и собираетесь снова — и весной, и в летние смены. И многие дети приезжают к нам снова и снова. По вашему мнению, «Марабу» — это история про что? Что мы в целом даем детям?
На меня произвела огромное впечатление всемирность «Марабу»: дети могут почувствовать, что у них есть знакомые по всему миру. И эта вовлеченность в интеллектуальную работу с представителями русского мира кажется мне дико важной. В современном мире формируется культура, в которой не думать не стыдно. Мы оказались в ситуации, когда человек, который любит, умеет и способен думать, может никогда в жизни не увидеть другого такого же. «Марабу» позволяет детям оказаться в сообществе людей, для которых интеллектуальная работа — привычный фон каждого дня. Важно даже не то, что дети получат знания, а то, что они увидят сообщество людей, привыкших к интеллектуальному труду.
То есть важно, что мы собираемся в «Марабу» и собираем очень разных и преподавателей, и детей со всего света, и за счет этого обогащаемся: с одной стороны, мир мал, а с другой — всюду есть наши единомышленники. Как вы будете использовать этот инсайт дальше?
Во-первых, дети продемонстрировали высокий уровень интеллекта, готовность к разговору. И мне кажется, что это тот случай, когда курс должен быть рассчитан на сотворчество, на коллективное действие. Во-вторых, дети в «Марабу» не боятся задавать вопросы, которые им самим кажутся странными, и это большое дело. Я для весеннего «Марабу» выбрал два довольно сложных вопроса: почему художник, который нарушает запреты, может быть не только наказан, но и прославлен обществом. Классический случай — это Франсуа Вийон, который был вор, жулик и висельник, и при этом для нас это один из самых главных поэтов Франции.
А вторая смена будет про дурацкие шутки, и почему это важно. С одной стороны, есть общество, которое пестует вежливость и аккуратность, и в этой коммуникации, вроде бы, дурацким шуткам нет места. И это справедливо, — не то чтобы я хотел с этим как-то спорить. С другой стороны, в культурном смысле, если говорить о сюрреализме, о Козьме Пруткове, о целом пласте французских поэтов, художников и композиторов, дурацкие шутки оказываются очень продуктивными стратегиями.
Мы посмотрим, что в истории средневекового Прованса происходило, поговорим о литературном приеме, который был необыкновенно влиятелен и результативен. Они серьезно занимались шуточными вещами, — композиторы и писатели, поэты. Правильно я понимаю, что Кэролл — их современник?
И Кэролл, и Лир. И важно, в чем отличие того, что делали французы, от того, что делали англичане.
Понятно, что все шутят дурацкие шутки очень по-разному. При схожем культурном поведении — совершенно разные произведения. Мы постараемся понять, как эта эпоха — эпоха последнего благоденствия перед длинной тридцатилетней войной — вызвала к жизни шуточное поведение в разных странах. Чем отличались эти дурацкие шутки? То есть от такой простой штуки, как шутка, мы подойдем к историческому подходу, развернем панораму того, что такое европейская литература конца XIX века.
Темы двух смен перекликаются: и в том, и в другом случае мы говорим о том, что если для жизни в сообществе прочерчена граница, то для искусства еще есть пространство. Шутить дурацкие шутки над ближними нехорошо, а в искусстве — продуктивно. Если бы я не видел таких детей, какие были в «Марабу» летом, то, возможно, бы забоялся поднимать такую тему. Но это взрослые люди, а значит, можно разговаривать на темы, которые по-настоящему интересны.
Вы говорите, что раз дети такие умные, то с ними можно говорить о сложных и интересных вещах, ок. А зачем с ними об этом говорить?
Я абсолютно уверен, что мир, в котором мы живем, становится все сложнее и сложнее. Не в том смысле, что мучительнее, а разнообразнее и непредсказуемее. Долгосрочно выигрывают люди, готовые к сложностям, умеющие анализировать сложную информацию и делать из нее сложные, комплексные выводы. Литература в этом смысле — один из самых простых и удобных полигонов. Можно практиковаться в анализе простых систем и готовиться к анализу сложных.
Родителей детей из Европы и Америки часто беспокоит, не будет ли это все сложно для детей, у которых русский язык — только домашний?
Я потому и стараюсь в своих курсах использовать очень простые вещи: дурацкие шутки, поэзию абсурда, нарушение запретов языковых и социальных. В этой точке люди с развитым русским языком и люди, у которых русский язык более «бабушкин» (в котором слово «курочка» есть, а «синхрофазотрон» — нет), но про дурацкие шутки все они понимают более-менее одинаково. Также дается не только русский материал, но еще английский и французский.
Важно, что мы делаем две весенние смены узкотематическими — это то, чего мы не можем себе позволить летом. Весенние смены посвящены типу культур, которых сегодня уже нет в чистом виде: провансальская культура и вообще культура Средневековья, и культура Belle Epoque французская. А современные существующие модели культуры, в которых мы живем, как раз наследуют в том числе и эти два типа. Дети, приехавшие из Америки, из Европы и России, — они на самом деле разные: у них разные паттерны поведения, разные культуры, в которых они выросли. И благодаря тому, что мы свозим их со всего мира, они могут видеть разнообразие этого мира. Этими двумя курсами мы создаем диахронию, показываем, как можно путешествовать из культуры в культуру, как можно обнаружить в культуре замкнутые анклавы, автономные зоны, внутри которых существовали типы культуры, которые сейчас уже в чистом виде не встречаются. Именно в этом — уникальность весенних смен.