На нашем сайте написано, что мы принимаем детей с десяти лет, хотя бывают и исключения. Откуда взялось это правило и на чем оно основывается?

Родители часто пишут нам: «Возьмите моего ребенка, ему хотя всего девять лет, но он очень развитый и начитанный». И это правда: некоторые девятилетки дадут фору более старшим детям. Однако кроме интеллектуальной зрелости есть еще и эмоциональная, и просто физическая. В нашем лагере большая нагрузка и некоторые дети просто физически не могут столько учиться. Опять-таки, для многих вполне интеллектуально зрелых малышей может оказаться сложной разлука с семьей. Иногда маленькие дети на летних сменах (на коротких — осенних и весенних — все чудесно) в какой-то момент начинают грустить и тосковать, им просто сложно без мамы так долго. Конечно, наши вожатые стараются стать таким малышам на время смены опорой и поддержкой, но не всегда этого достаточно: маму ведь никто не заменит. Поэтому каждый раз, когда мы берем девятилеток, они сначала проходят собеседование с нашим психологом, и решение мы принимаем коллективно, педагогической командой, после индивидуального собеседования.

Родители должны трезво оценивать силы своего ребенка. Повторюсь: это не значит, что ребенок не потянет по уровню, это просто значит, что он маленький, он устанет, ему будет тяжело и плохо, а «Марабу» — история не про принуждение и преодоление, она про «интересно и весело».

Часто родителям удобно отправить братьев-сестер вместе, в одну смену. Вы не рекомендуете так делать. А почему? Чем плохо, если сиблинги проводят время вместе?

В первую очередь, потому, что у братьев-сестер есть своя длинная история отношений, зачастую — сложных, и, оказавшись вместе в летнем образовательном лагере, они приносят с собой вот эти конкурентно-сиблинговые отношения. А наша принципиальная позиция — мы не хотим, чтобы у наших детей в «Марабу» была конкуренция.

Конкурентные отношения у современных детей есть вообще везде: в школе, на кружках. Сейчас вообще жизнь устроена так, что куда ни глянь — везде одна сплошная конкуренция. Задача «Марабу» совершенно иная: мы хотим, чтобы дети расслабились и просто получали удовольствие от процесса. Наша идея — показать красоту науки, а не то, сколько баллов можно получить, хорошо занимаясь.

В чем наше преимущество? Мы — не школа, у нас нет итоговых обязательств, дети не сдают в конце выпускной экзамен: они у нас могут поиграть с наукой, с какими-то образовательными штуками. И когда дети расслабляются, во-первых, они узнают про себя много нового. Скажем, у нас была девочка, которая думала, что она терпеть не может математику. Выяснилось, что нет: математика ее вполне устраивает, девочку просто раздражает, что в школе большое давление (быстрее, лучше, больше). А когда она просто решает задачи в своем темпе и видит красоту каких-то математических построений, во-первых, растет ее самооценка, а во-вторых, она понимает, что это не про отметки, а это действительно интересно и действительно красиво. И в этом мы видим идею нашего лагеря: чтобы дети увидели, как красиво бывает научное познание; кто-то находит себя в гуманитарной программе, кто-то — в математических блоках.

Да, у нас есть в первый день тестирование на математике. Но оно сделано как раз для того, чтобы ребенок попал в группу своего уровня, где ему будет интересно, но где он сможет справится с задачами. И вы себе не представляете, сколько усилий прикладывают наши дети, чтобы выяснить, какая группа – самая сильная! Они пытаются выспросить это у учителей, выкрасть результаты тестов, подкупить вожатых шоколадками, — все это только для того, чтобы выстроить рейтинг, как их этому научили в школе, и привычно включится в конкуренцию. Преподаватели математики даже каждый раз придумывают новые шифры, чтобы в названии группы никак не отражался уровень. Самое главное, что часто и правда нельзя сказать, какая группа самая сильная. Потому что, например, одна из групп — самая сильная по комбинаторике, но зато дети плавают в геометрии, а в другой группе дети сильны в решении геометрических задач, но ничего не понимают в перестановке элементов… И так далее.

И вот когда к нам попадают дети, у которых раньше не было никаких отношений, то вскоре они понимают, что это действительно не важно, кто из них самый крутой. Когда приезжают сиблинги, прекратить конкуренцию иногда просто невозможно. Это мешает и самим детям получать удовольствие, и всем остальным. Многие братья-сестры настолько сконцентрированы друг на друге, что вообще не общаются с другими детьми, ухитряясь за две недели смены так и не выйти за границы семейных отношений. И хотя сами они уже привыкли к такому положению вещей, и в принципе всем довольны, но мне кажется, это не то, зачем родители отправляют детей в лагерь.

Конечно, бывают исключения: бывают братья-сестры с ровными отношениями, бывает, что у них совершенно разные научные интересы, — тогда они выбирают себе разные курсы и блистают на разных предметах. Но негативных ситуаций, когда детям мешали их сиблинги, было достаточно, чтобы мы не советовали отправлять их в одну смену.

В каждой смене бывает ребенок, который, только оказавшись на месте, узнает, что его отправили в математический лагерь. То есть родители очень хотят, чтобы ребенок поехал в хорошее место и уверены, что ему там понравится, но боятся детского отказа, и поэтому немножко хитрят?

У нас была история, когда девочка только в самолете случайно узнала от сопровождающего, что они едут в математический лагерь, а не кататься на пони, и впала в такое изумление, что мы боялись, как бы она не выскочила прямо из самолета. Правда, она оказалась настоящим самураем, быстро адаптировалась к новой ситуации, и уже через пару дней азартно рубилась на матбоях. Но не у всех детей такой легкий характер, и не все дети могут так быстро перестроиться. Поэтому мы все же рассчитываем на бо́льшую ответственность родителей: лучше заранее сказать детям, куда они едут и зачем.

Как быть родителям детей с особенностями развития или здоровья? Есть ли у них шанс побывать в «Марабу»? Стоит ли вообще их отправлять в лагерь?

Это очень зависит от конкретного заболевания и условий, которые необходимо создать на месте, поэтому каждый раз возможность приезда ребенка обсуждается индивидуально.

Но вообще опыт инклюзии у нас уже есть. Когда мы первый раз брали ребенка с двигательными проблемами, то понимали, что нужно как-то подготовить других детей и уже продумали, как будет построен этот разговор. Однако, самое удивительное, он вообще не понадобился! С первых же минут заезда стало понятно, что дети этого ребенка моментально приняли, адаптировали, без всяких наших нравоучений или дополнительных просьб просто стали помогать ему: приносили еду за ужином, ждали, пока он выполнит упражнение в игровом квесте…

Мы берем детей с инсулинозависимым диабетом, а также детей, которые должны по расписанию принимать лекарства, — на всех летних сменах у нас есть врач, который за этим следит, и если препараты серьезные, они хранятся у него.

Мы неохотно берем детей с особенностями диеты, потому что не всегда можем быть уверены, что сможем надежно исключить запрещенные продукты: например, глютен или лактозу. Это связано с тем, что мы не может стопроцентно гарантировать, что ребенок не съест чего-то запрещенного в ситуации, когда его угостит другой ребенок, или сотрудники отеля что-то напутают при приготовлении таких особых блюд. Вообще, самое сложное — это аллергические реакции. Мы поэтому пишем на сайте заранее и подробно, в каком регионе в какое время будет проходить «Марабу», чтобы родители заранее понимали, что где-то возможна высокая влажность, а где-то — цветение растений, на которые у ребенка аллергия.

А как вы относитесь к распространенной ситуации (особенно если лагерь далеко от дома), когда родители поселяются рядом, чтобы быть поближе к ребенку, на всякий случай?

Если родители живут где-то там рядом и занимаются своими делами, то пожалуйста. Но если они же стараются все время попасть в лагерь, посмотреть, как живет их детка, проконтролировать его занятия или одежду, то мы против. Чем это плохо? Во-первых, они сами нервничают, во-вторых, отвлекают детей даже не столько от учебного процесса, сколько от их самостоятельной социальной жизни. К тому же дети чудовищно стесняются таких спонтанных появлений родителей в лагере. Когда в разгар занятий или игр появляется мама, ребенок (особенно если он уже подросток), чувствует себя неловко, у него начинается конфликт лояльности. Мама приехала и надо решать, как себя вести: идти дальше играть с друганами? Идти к мамочке? Представьте, как это трудно: ты работаешь, ты только выстроил отношения в коллективе, а тут приходит мама и говорит «надень шапочку!». И все, конец карьере! Коллеги засмеют! Вот и у детей так же.

Еще одна типичная ситуация: день рождения ребенка приходится на время смены, и родители заранее спрашивают, могут ли они на этот день ребенка забрать. В такой ситуации мы тоже жестко говорим «нет». И вовсе не потому, что мы такие жестокие! Просто подобные вещи невероятно мешают ребенку. Представьте: он только адаптировался, понял про расписание, выстроил отношения с детьми, — и тут приезжает мама и его выдергивает, он проводит день совсем в другом темпе и режиме. Потом он возвращается, но группа уже «ушла» в какое-то другое место: у них другие впечатления, другие разговоры, и ваш ребенок в такой ситуации чувствует себя потерянным. Это плохо и с эмоциональной, и с учебной точки зрения. При этом у нас уже было много дней рождений во время смены, и поверьте, мы умеет организовать этот день так, что именинник чувствует себя центром этого дня: всегда есть подарки, торт, поздравления и праздник. То есть, без внимания мы именинника точно не оставим!

Ну и вечный камень преткновения — мобильный телефон. В «Марабу» они вроде не запрещены?

Когда мой сын Данила, который живет и учится в Париже, ездил с классом в лагерь, нам, родителям, выдали письмо, в котором было написано, что мобильные телефоны и все остальные гаджеты на время поездки запрещены категорически. Такое, знаете, очень сухое аскетичное французское письмо: телефоны вашим детям будут не нужны, и вообще, мы их выкинем, если найдем. И в конце — милая приписка: «Дайте отдохнуть вашим детям хотя бы неделю!» Мы, конечно, не доходим до таких решительных мер, чтобы отбирать у детей телефоны на время смены полностью, но иногда жалеем, что не можем принять это решение.

Если у ребенка телефон с собой все время — это бесконечный стресс для всех. Дети начинают играть на уроках, они теряют смартфоны, ломают их, а потом сами же горько рыдают. Короче, жизнь лагеря оказывается привязанной к гаджетам. Поэтому мы забираем телефоны, но выдаем их на час каждый вечер, в свободное время, чтобы дети могли поиграть, позвонить домой и посмотреть свою почту.

Но родители волнуются: а вдруг ребенку станет плохо или грустно, или что-то случится, а он даже не может позвонить и должен ждать вечера?

У нас толпа взрослых и не заметить, что ребенку плохо, невозможно, у нас такого еще не было. Мы очень внимательно следим за тем, чтобы ребенку было хорошо, чтобы он адаптировался, каждый вечер у нас на вожатско-преподавательской летучке разбор, как там наши дети. Мы вообще многое делаем, чтобы ребенку было хорошо, — ну потому, что сами в этом заинтересованы; мы специально не укрупняем смены ровно для того, чтобы у нас хватало внимания на всех детей.

Со звонками еще такая история бывает, особенно с младшими детьми: ребенок снимает трубку, и в восторге начинает рассказывать «Мааама!! У меня было сегодня так классно!..» Однако потихоньку настроение у него снижается, в ход идут уже совсем другие фразы: «Нет, что ты, я тебя не забыл! Да… Нет, почему, я без тебя тоже скучаю… Нет, мама, ты что, я тебя тоже очень люблю!» В общем, через пять минут разговора жизнерадостный в начале беседы ребенок рыдает. Я понимаю, что мама скучает без ребенка. Я понимаю, что она тревожится, как там он. И ей немного обидно, что он уже пять минут говорит с ней, а все еще не спросил, как у нее дела… Поверьте: он спросит, как вы, когда расскажет все свои новости. А что он умеет быть счастливым не только с вами, — это же хорошо, правда? Вы же для этого и отправляли его в лагерь, чтобы он научился справляться и быть счастливым самостоятельно? Так что не сердитесь на малыша за невнимание и дайте ему немного побыть счастливым эгоцентриком.

Еще часть детей не звонят домой, ну потому что они заняты, у них свои страшно важные дела (например, им надо успеть поиграть с друзьями в шахматы или в «Шляпу» именно сейчас, у нас такое бывало). Тогда родители звонят нам: «Что случилось?! Уже пять минут, как моему ребенку вернули телефон, а он все не звонит! Наверно, он умер?» Нет, он не умер. Просто смена короткая, и надо очень много всего в нее втиснуть, и детям страшно не успеть. Впрочем, родители нервничают так сильно, что теперь наши вожатые специально следят, чтобы дети звонили домой сразу же, как только получат телефон.

А еще я все время вспоминаю одну прекрасную маму, которая, забирая своего ребенка, сказала нам: «Спасибо вам большое! Я поняла, что моему сыну было у вас очень хорошо! В первый день он позвонил и говорил со мной полчаса, во второй — пять минут, в третий сказал «привет» и побежал играть. А потом он просто перестал звонить, и я поняла, что у него уже все хорошо и с друзьями, и со взрослыми». Мне эту маму хотелось просто расцеловать, и я очень рада, что таких родителей у нас с каждой сменой все больше.

Ну и самое главное, что я хотела бы сказать напоследок, — родители, если вы уже отпускаете ребенка к нам, отпустите его с чистым сердцем! Смена короткая, и дайте ребенку в полной мере насладиться этим временем!

Музыкальный журналист Денис Бояринов, постоянный преподаватель «Марабу», рассказывает о том, как меняются дети, приезжающие в «Марабу», и что может стать темой занятий летнего лагеря — 2018.

«Марабу» впервые переехал в Бургундию, в старинный замок. Денис, расскажите о ваших впечатлениях, и о самом замке, и о регионе — чем там хорошо детям?

Любое пространство рассказывает историю и диктует какую-то мизансцену, делая тебя ее действующим лицом. Старый замок в этом смысле — особое, приятное переживание: каменные своды, дощатые полы, сад, стрельчатые оконные переплеты, башня. Даже на взрослых это действовало как приключение, а для ребенка оказаться персонажем сказки и подавно интересно. Отдельным удовольствием было, конечно, праздновать в замке Хэллоуин — у нас была готовая декорация для некой трансильванской истории ужасов; непонятно, кто получил больше удовольствия — взрослые или дети.

Ну и отдельно хотелось бы отметить французскую кухню — в Бургундии была самая вкусная еда, которую я когда-либо пробовал в детских лагерях за всю свою жизнь.

Вы постоянный лектор «Марабу». Были ли в осенних сменах знакомые вам дети? Как они изменились? Чем вас порадовали, удивили новенькие дети? А старенькие?

Да, с некоторыми ребятами мы пересекались на летней смене, к тому же наметилась группа постоянных слушателей курса по современной музыке. Это очень приятно, потому что я понимаю, что им начинают быть интересны какие-то неочевидные, непростые, тонкие вещи внутри нашего предмета — чтобы оценить их, требуется взрослость, вкус и слушательский опыт. Лучшим примером является девочка, которую я видел в своей группе уже в третий раз. Полтора года назад, мне кажется, она выбрала мой курс потому, что он казался самым веселым и современным; через год, летом-2016, было уже видно, как она захвачена музыкой, как стремится анализировать и творчески слушать то, про что мы говорим. Этой осенью на одном из уроков дети должны были представить группе важное для них музыкальное видео из области электроники, рассказать об исполнителе и стиле и аргументированно объяснить, почему оно нравится им; она сделала прекрасный, интересный, глубоко собственный выбор и увлеченно рассказывала о нем. Кроме того, в моей группе уже во второй раз занимался мальчик, который кажется мне особенной личностью: закрытый, с совершенно особенной фантазией, прекрасно рисующий, не боящийся идти против течения.

Вы будете в преподавательской команде «Марабу»-2018. Расскажите, пожалуйста, какие темы из области современной музыки вам было бы интересно обсудить с детьми? Не хотели бы обсудить с детьми феномен рэп-баттлов?

У меня есть две идеи — более популистская и более изысканная. Очевидно, что сейчас время большого интереса к рэпу, и плейлисты детей, приезжающих в «Марабу», за различными исключениями, все-таки наполовину состоят из музыки в этом стиле. Взрослым это может не нравиться: музыка довольно агрессивная, в текстах и видео — много насилия и обсценной лексики. Тем не менее делать вид, что этого не существует — глупо, к тому же это богатейшая, старая, разветвленная культура, где есть своя история, система преемственности, мейнстрим и элита. А главное, рэп — глубоко социальный феномен, он много и показательно говорит нам об обществе, в котором он появился, существовал и продолжает развиваться. Поэтому первая идея — история и современность рэпа: детям, вне всяких сомнений, это будет интересно, а мне даст возможность подвести интеллектуальную базу под кричалки, которые они так любят. Заодно и рэп-баттлы бы обсудили.

Вторая идея — это история мюзиклов и рок-опер. От бродвейской и советской классики, которую нельзя не знать, и вплоть до наших дней мюзиклы — захватывающий, роскошный жанр, где чего только не было; к тому же, если в курсе о классической музыке они будут говорить об операх — а такая идея, кажется, есть, — для тех, кто будет ходить и туда, и туда, образуется любопытный материал для сравнения.

Совсем недавно закончился осенний «Марабу» в Бургундии, впереди у нас зимняя взрослая программа и детские весенние смены — тоже в Бургундии. Но мы уже вовсю готовим Умный лагерь «Марабу»-2018.

Три смены пройдут в июле и августе, мы вновь едем в Венгрию, в то же старинное поместье рядом с национальным парком Бюкк. Как всегда, будет математическая секция с командой Яна Рауха и обширный пул гуманитарных курсов по выбору.

Уже подтвердили свое участие: Ася Штейн, Андрей Десницкий, Андрей Кузнецов (первая смена), Ляля Кандаурова, Денис Бояринов (вторая и третья смены), Айрат Багаутдинов (третья смена) и Алина Аксёнова. Но, конечно, лекторов будет гораздо больше.

Пока мы составляем расписание занятий и экскурсий, преподаватели готовят свои программы. Сегодня мы спросили Лялю Кандаурову о том, как прошла осенняя смена в новом месте — бургундском замке — и что нового ждет детей летом, на старом месте: может быть, опера? А может, Сибелиус?

Ляля, вы наш постоянный преподаватель. Расскажите, пожалуйста, чем вас удивили (или порадовали) дети в осеннем «Марабу»?

Мы в этот раз выбрали трудную тему; в частности, обсуждали музыку, которую многие взрослые слушатели не любят и не понимают. И меня обрадовало — уже не удивило, я была в «Марабу» в пятый раз, а обрадовало, — что некоторым детям это так же интересно, как мне. Была девочка, которая сказала на каком-то итоговом обсуждении, что музыка — ее жизнь; я точно так же говорила, когда была подростком, только тогда понимала в музыке, по-моему, в сто раз меньше нее.

Наш Умный лагерь впервые проходил в Бургундии, в старинном замке. Какие у вас впечатления и от места, и от региона?

Это было совершенно прекрасно. Я ходила в свою комнату по винтовой лестнице, по утрам из башенного окошка смотрела на мох, покрывающий черепицу, и кусок луга с белыми коровами и сидела с ноутбуком на стуле, как мне сообщили, XVIII века. Еще мы занимались в большом, теплом зале, который когда-то был конюшней, от которой остались трогательные поилки. Мы включали там Бартока погромче; что еще нужно для счастья.

Вы планируете присоединиться к летнему «Марабу». Понятно, что про программу конкретно говорить еще рано, но, может быть, вы расскажете про темы, которые вам было бы интересно разобрать с детьми?

Ох, лето еще очень далеко. Это точно будет что-то, что не слышали те, с кем мы уже занимались; благо музыка дает нам такое богатство тем, что на них не хватит и десяти жизней. Мы не говорили про Малера, Брукнера и Сибелиуса; не обсуждали советскую музыку; в барокко, можно сказать, вообще не ступала нога человека. А может быть, я придумаю какой-то другой принцип, и мы посвятим наши заседания не персоналии или стилю, а чему-то поэкзотичнее, например, сказочным сюжетам в операх разных эпох.

Искусствовед Алина Аксёнова — о том, как прошел первый «Марабу» в Бургундии, что было интересного в нашем замке и — внимание! — что ждет детей во время летней программы в Венгрии-2018. Кажется, уже пора записываться.

Алина, «Марабу» впервые проходил в Бургундии. Расскажите о ваших впечатлениях.

Очень здорово. Замок совсем небольшой, но какой-то очень толковый, уютный: много дерева, камины, винтовая лестница, башня с высокой заостренной крышей — такая башня принцессы. Много разных построек: например, здание старой конюшни, очень удобно оборудованное, там проходила часть занятий и разные игры.

Очень красиво. Я сделала фотографий шестьсот: слева, справа, сбоку, наискосок, на фоне заката, на фоне рассвета. Недалеко — Луара, вокруг — несколько городов с потрясающей готикой, фахверк, средневековые домики и улочки. Мне кажется, для того чтобы открыть для себя Средневековье — это прекрасное место.

А как прошел сам лагерь?

«Марабу» в моей жизни — это явно счастливый билет, а тут я вытянула еще один — этот осенний лагерь.

Мы с Лялей Кандауровой даже затеяли приводить аргументы: это был самый лучший «Марабу» в нашей жизни или он такой же классный, как и все остальные? Все-таки решили, что этот «Марабу» — исключительный. Было как-то очень весело, сложился удивительный вожатский коллектив, дети все время во что-то играли, преподаватели во всем этом участвовали: скажем, игра-детектив — в настоящем замке это особенно прикольно. Была и хеллоуинская игра, где мы все переодевались в персонажей Тима Бертона. На последней «свечке» Света, вожатая, сказала, мне кажется, очень правильные слова: «Сложилась такая атмосфера, будто ты на даче, с друзьями».

Это была моя третья поездка в «Марабу», и я всегда жду встречи со знакомыми детьми, но приезжают и новые дети — удивительные, которых ты для себя открываешь впервые.

Вот в этой смене как раз было несколько новеньких: замечательных, вдумчивых, чутких, каких-то очень искренних. Потом, интересно наблюдать, как меняются те, кого ты вроде бы уже знаешь: так, скажем, летом у меня в группе была девочка, которая мне казалась закрытой, а в эту смену она была удивительно контактна, активна, всех очень поддерживала.

У меня была маленькая группа, десять детей, и из них — всего две девочки, обе взрослые, мудрые, многих вокруг себя объединившие.

А как мальчики воспринимали лекции по искусству?

Честно сказать, я думала: ну все, восемь мальчиков, будет тяжело. Потому что, конечно, про искусство с большим вниманием всегда слушают девочки, особенно если говорить о детях старшего возраста. Но переживала я зря. Наоборот, меня потрясло, как все внимательно слушали, участвовали в разговоре, задавали вопросы. Когда мы смотрели витражи в Буржском соборе, дети все время просили рассказать что-нибудь еще, какую-нибудь историю и про эту святую, и вот про того святого.

Уже известно, что вы присоединитесь к команде «Марабу» летом-2018, чему мы очень рады. А можете что-нибудь рассказать о новой программе?

Тему, которую мне бы хотелось реализовать, я придумала давно — это приключения шедевров. У многих известных произведений искусства еще и интереснейшая биография; картина может быть известна не только сама по себе, но и благодаря своей истории. Это может быть история создания: например, художник писал портрет какой-нибудь дамы, а она не хотела позировать, он уговаривал или даже подкупал ее.

Часто бывает, что произведение переживает какие-то трагедии: его крадут, или оно теряется, или, наоборот, внезапно находится. Если говорить о картинах художников XX века, то работы и служили перегородками для клеток, и накрывали бочки с соленьями, и выступали в роли разделочных досок. Да у того же Леонардо некоторые картины были крышками стола, ведь тогда писали на дереве.

Кстати, интересно поговорить и о всяких реставрационных вещах, скажем, как живопись переносят с дерева на холст.

Случаются и курьезы: например, когда на рубеже XIX и XX веков составляли список ста величайших шедевров, хранящихся в Лувре, «Джоконда» в него не попала. А что сегодня представляет собой зал, где висит «Джоконда»? Толпы японских туристов, немыслимой толщины пуленепробиваемое стекло, сколько тысяч селфи в день делается на фоне картины, которая еще сто лет назад мало кого интересовала.

У архитектурных памятников своя судьба. Любопытно, как часто случай влияет на находку. Скажем, египтология — наука молодая, там еще все впереди, Египет раскопан всего процентов на тридцать сейчас. И многие египетские находки случаются, когда фотограф решает сделать снимок, ставит штатив, штатив проваливается в яму, где в итоге оказывается какой-нибудь город. Или у верблюда нога где-нибудь застрянет, или ослик провалится в древнее захоронение. На самом деле, это главные египетские археологи — ослики, верблюды и фотографы.

Очень интересно поговорить и про классические памятники — например, про судьбу Парфенона. Это, по-моему, самый яркий и драматичный пример того, какой может быть биография памятника и насколько она вообще показывает, в какие времена какие были люди. Парфенон, начиная с V века, был христианским храмом, потом стал мусульманским, тогда к нему даже пристроили минареты, изменился интерьер. В XVII веке во время войны венецианцев с турками в Парфеноне хранился порох, в него попало пушечное ядро, и те разрушения, которые мы видим сегодня — во многом результат именно той истории. Но и это еще не все: войны, стихия, казалось бы, не зависят от частного человека. А кое-что — зависит.

Во время той же войны венецианцы, догадываясь о ценности, которую представляют собой элементы Парфенона, захотели кое-что снять и отвезти к себе в Венецию. Но работали они так неаккуратно, что несколько скульптур рухнуло и разбилось вдребезги. Позже английский посол в Турции договорился, что он вывезет кое-какие камни, и стал грузить скульптуры с фронтона, собственно камни, на корабли. Половина кораблей затонула, а вместе с ними затонули и многие древности. Это мы еще не говорим о XX веке, когда ко всему добавилась экология, храмы продолжили разрушаться, и не только на Акрополе.

В конце курса у нас будет творческое задание и конкурс.

Мне кажется полезным отойти от описания и анализа произведений искусства. Всегда популярны фильмы про коллекционеров и ограбления музеев; художественные аукционы стали частью топовых новостей, поэтому почему бы и нам не поиграть с этой темой?

Благодаря этим знаниям дети смогут по-новому взглянуть на произведения искусства: понять, что перед ними не просто картина или скульптура, не просто шедевр (или не шедевр), но и то, что история произведения показывает, как мыслили люди, что они считали важным в искусстве, как к нему относились в разные времена.

Татьяна, как фотография стала вашей профессией?

Я долго к этому шла. Фотографировала всегда, начиная с детства, проявляла пленки, печатала. Окончила факультет технической кибернетики Московского института химического машиностроения, потом мы с семьей жили какое-то время в Америке, где я окончила колледж по специальности visual arts — то есть набрала те предметы, которые мне уже взрослой были интересны: рисование, историю искусств и в том числе фотографию. Это была еще аналоговая фотография, когда в темных комнатах мы пытались создавать шедевры. Когда вернулась в Россию, пошла учиться в Академию фотографии. У меня много знакомых музыкантов, я сама училась в джазовой студии, я пианист — стала фотографировать друзей, концерты. В итоге в Москве я восемь лет снимала для «Фонографа» Сергея Жилина. Сейчас живу в Лондоне, работаю на несколько продюсерских компаний. Например, я официальный фотограф Лондонского джазового фестиваля: это съемки концертов, конкретных исполнителей, вот сейчас вышло сразу несколько дисков с моими картинками.

А что для вас самое главное в вашей работе? Что вы больше всего любите в фотографировании?

Много чего, но самое главное, пожалуй, это такой вау-эффект, момент абсолютного внутреннего восторга, который на самом деле случается не так часто. Вот ты видишь что-то и думаешь: «Вау», потом снимаешь, обрабатываешь, а когда смотришь на готовую картинку — и если вот это «вау» сохраняется, это удивительное чувство. Вообще фотография — уникальная штука, такая мечта о чуде. Все многовековое развитие искусства, начиная с наскальной живописи, — это мечта об увековечивании момента, мечта о чуде фотографии.

Расскажите, пожалуйста, что будет в вашей летней программе?

В этот раз я придумала курс о связи фотографии и живописи; очень интересно, как они взаимодействуют, как много фотография взяла из живописи: композиционные приемы, приемы работы со светом. Смотрите, есть даже стили фотографии, которые называются «художественными» именами. Например, рембрандтовский свет — когда из картин художника взята вот эта темнота и пятно света на ней. Есть фотографии, создающие легкое, воздушное настроение, которое достигается не четким или резким изображением того, что происходит, а впечатлением от происходящего — это в чистом виде импрессионизм. Интересно сравнить живопись прерафаэлитов и приемы, которые у них взяла фотография, или возьмем пикториализм — интересное направление, когда мы видим на фотографии, грубо говоря, такую муть, на которой не понятно, что происходит, но зато очень хорошо передано настроение, и это очень ценно.

А вы будете учить детей фотографировать?

Мне совершенно не хочется рассказывать о том, где какие циферки выставлять на фотоаппарате. Конечно, мы этого коснемся и поговорим, как оно все работает, но моя основная задача — научить детей видеть, замечать, не упускать момент. Я бы хотела разбудить интерес к фотографированию, и неважно, захотят ли дети этим заниматься дальше или просто узнают какие-то конкретные приемы фотографов.

Конечно, мы будем фотографировать. Скорее всего, на один фотоаппарат, но у всех будет возможность поставить кадр, и у каждого останутся интересные, необычные фотографии, которые мы сделаем вместе. Учитывая возраст фотографов, будем играть в фотоигры — надеюсь, они помогут заинтересовать ребят.

Сейчас почти у каждого ребенка есть смартфон; дети постоянно фотографируют и себя, и все, что вокруг. Фотография для них уже не что-то особенное, а такой повседневный навык. Как им объяснять разницу между искусством и обыденной жизнью?

Ну это как и в любой области — каждый может взять карандаш и нарисовать птичку, пусть и кривую. Но иногда это произведение искусства, хоть птичка и крива, а иногда — просто птичка, которую нарисовал Вася. Мы сейчас живем в мире очень картиночном, даже если говорить о соцсетях, картинки заполняют все — это то, что привлекает внимание. Мы скорее обсудим то, что может сделать фотографию более интересной и привлекательной — скажем, законы композиции. Поговорим о том, что надо делать, чтобы твои фото, пусть даже и в соцсетях, выглядели лучше.

А что, кстати?

Во-первых, фотографировать чаще. Во-вторых, анализировать результат, сравнивать его с тем, что делают другие фотографы, и замечать свои ошибки.

А в-третьих, смотреть на живопись. Пытаться увидеть неожиданные вещи — взгляд фотографа замечает не то, что обычный взгляд. Два основных момента — свет и композиция. Например, обращать внимание на то, как у мастеров прошлого герои вписаны в пейзаж — люди никогда не сидят в линеечку, как на традиционном фото класса. Учиться тому, что главный элемент картинки всегда находится там, где должен — для того, чтобы приковывать внимание. И чтобы взгляд шел по правильным линиям — это то, что живописцам очень хорошо удавалось и чего многим фотографам не хватает.

Фотография — это такой Хогвартс, который вроде и существует, но не все его замечают. А многие, замечая, не понимают его магии. Мне хочется, чтобы дети в этот мир волшебный вошли и научились в нем себя чувствовать как дома.

Всегда приятно общаться с людьми, которые вдохновлены своей работой. Поэтому мы рады, что в команде математиков «Марабу» этим летом с нами будет именно такой человек — Александра Подгайц, преподавательница математики в математической школе и на Малом мехмате МГУ.

Саша, родители ваших учеников характеризуют вас как человека, который любит математику, любит детей и обожает учить детей математике. А кем вы хотели стать в детстве?

Я мечтала стать учительницей, когда мне было пять лет. Потом — я из музыкальной семьи — играла на фортепиано, занималась оперным вокалом. Но мечтала стать психологом — мне всегда было очень интересно понимать, что происходит в голове у других людей. Только в конце десятого класса поняла, что хотела бы заниматься математикой. При этом я училась в гуманитарной школе, и было понятно, что знаний для поступления недостаточно, поэтому я пошла на курсы в МГУ и, собственно, поступила на мехмат. А уже где-то на четвертом курсе решила попробовать заняться преподаванием, потому что мне нравится кому-то что-то объяснять, я все время объясняла что-то своим однокурсникам, когда у них были проблемы. Конечно, я работала и в других местах, но в итоге поняла, что преподавание — это то, что мне больше всего нравится.

А что именно вам нравится в преподавании?

Я сама очень люблю учиться и всегда чему-то учусь; плюс меня завораживает процесс, когда человек чего-то не знал — и вот он начинает наконец-то понимать, в его голове образуются новые нейронные связи, и что-то неясное до сих пор становится ясным.

У детей до 12 лет мышление только формируется, и как раз то, чем я с ними занимаюсь — это не просто рассказ о каких-то математических штуках, а формирование мышления: абстрактного и критического. И очень интересно смотреть, как человек, который еще вчера не очень умел рассуждать логически, начинает схватывать закономерности, открывать связи.

Если говорить о математике как о науке, то чем именно вам больше всего нравится заниматься?

Тем, что находится на стыке математики и философии — математической логикой. Например, у нас есть школьная геометрия: мы берем аксиомы, которые принимаем без доказательства, и из них по правилам выводим более сложные утверждения — теоремы. Логика как раз изучает, какие правила могут быть, как вообще можно рассуждать, чтобы получить что-то истинное, какие можно брать аксиомы, что будет, если взять совершенно другую систему рассуждений. Например, известный «парадокс брадобрея»: в одной деревне жил брадобрей, который брил тех и только тех, кто не брил сам себя. И надо понять, брил ли он себя? Этот парадокс можно перевести на язык математики, и вот логика, в частности, изучает, как нам пользоваться языком математики, чтобы не возникало парадоксов, и что делать, если они возникают.

Вот всякими такими штуками вы занимаетесь с детьми?

Ну не только, все зависит от группы. Например, я ужасно люблю задачки, в которых есть какая-нибудь математическая игра, типа крестиков-ноликов, но посложней. Или, скажем, игра со спичками: есть десять спичек, два игрока по очереди ходят, забирая одну или две, кому нечего брать — проиграл. Довольно простые правила, но в целом за этим стоит математика: можно придумать стратегию, как тебе надо играть, чтобы гарантированно выиграть. А если спичек не десять, а сто? А если брать не по две, а по пять? Во-первых, это очень азартно, дети всегда хотят выиграть, но при этом в какой-то момент ребенок понимает, что он может выиграть не потому, что повезло, а потому, что он напряг мозги, придумал стратегию.

Еще я страшный фанат криптографии для детей. Тут что интересно? Скажем, есть какой-то шифр, люди придумали, как зашифровать сообщение, чтобы никакой шпион его не прочитал. Ты в общих чертах знаешь, что они взяли и перемешали буквы в сообщении, но не знаешь, как, и надо придумать, как взломать шифр. С одной стороны, это математика — потому что эти способы бывают строго сформулированы, с другой — аналитическое мышление, а с третьей — это прикладная задача, когда дети понимают, зачем это нужно делать. И к тому же это очень весело.

А с кем вам больше нравится заниматься: с мотивированными детьми, интересующимися математикой, или теми, у кого ничего не получается в математике?

Я преподаю в разных местах и, например, веду кружки рядом с домом для детей с 1 по 6 класс, там группы именно не для матшкольников, а для всех, кто пришел. Я придерживаюсь мнения, что неспособных к математике детей не бывает: есть те, кому она, безусловно, дается легче, кого мы называем одаренными, с ними всегда очень приятно заниматься, и я это люблю; но есть и те, кто не раскрыл себя или пока не понял, что им это нравится, может быть, у них не такие способности, но потенциал есть. Мне очень нравится заниматься и с ними. Их надо заинтересовать, а не просто придумать, как объяснить непонятное. Человек не будет пытаться понять то, что ему не хочется понимать, это так не работает, особенно если человеку десять лет. И мне очень интересно придумывать, как подать задачку, чтобы было интересно, чтобы у ребенка загорелись глаза и он понял бы: математика — это очень круто.

Когда речь идет о детях, важно красиво завернуть материал. Я много раз сталкивалась с тем, что если ребенку, который в своем пятом классе ненавидит математику, дать задачку, которую ему наверняка уже давали, но она в этот раз будет про «Звездные войны» — ему резко становится интересно.

Или, например, бывают дети, которые любят рисовать — таким детям можно показать фракталы. Это математические объекты, которые можно нарисовать, и они очень красиво выглядят — настолько, что ребенок сразу думает: о, математика может помочь рисовать крутые красивые штуки.

Математика, конечно, не экспериментальная наука, но и в ней бывают всякие наглядные вещи, которые можно потрогать. В прошлом году в «Марабу» мы проводили такую игру: детям связывали руки определенным образом, а им нужно выпутаться. Это настоящая математическая задачка на пространственное мышление, а сколько веселья!

Скажите, в чем, на ваш взгляд, преимущество занятий в формате Умного лагеря — когда не школа, не кружок, а занятия во время каникул?

Где и с кем ты учишься, какая в этом месте атмосфера — это все очень важно, потому что сложно включить мозг и познать что-то новое, когда тебе некомфортно, страшно, неуютно. Есть люди, которые это могут, но большинству это сложно.

Существует множество исследований про связь самооценки и того, как дети понимают математику. Если у ребенка все хорошо с самооценкой, если его убедить, что он может, что это ему доступно — он начинает сразу решать задачи по математике лучше, чем если перед этим ему сказать, что он тупой и ничего не понимает. Казалось бы, очевидная вещь, но почему-то это не везде применяют.

Важно, чтобы преподаватель мог вдохновлять, убедить тебя, что ты действительно можешь это сделать, при этом подобрав для начала то, с чем ты справишься. Потом задачи становятся сложнее, но у ребенка постепенно все равно начинает получаться. Именно так мы работаем в «Марабу»: мне нравится атмосфера, все очень доброжелательны — и детям правда гораздо проще и интересней учиться, когда у них все остальное очень хорошо, они в хорошем настроении и довольны жизнью, а вокруг вдобавок единомышленники, которые тоже приехали поучиться летом.

Тим Ильясов — исследователь моды, преподаватель Высшей школы экономики, главный редактор Fashionograph, автор множества образовательных курсов по истории и теории моды — в летнем «Марабу» расскажет детям о том, как создается современная мода и какие смыслы она в себе несет.

Тим, а как вы стали заниматься именно модой?

По первому образованию я кинодраматург, окончил ВГИК. На втором курсе у нас был предмет, который назывался история материальной культуры. И я открыл для себя вгиковскую лабораторию ИЗО ― по сути, это отдельная библиотека, гигантское количество фолиантов по истории искусства, живописи, архитектуры и, конечно же, множество всевозможных старых изданий, журналов о моде с литографиями, скажем, XIX века.

Я начал во всем этом копаться, позже стал работать в проектах, так или иначе связанных с модой и искусством, типа Недели моды, кинофестивалей. Писал для маленьких журналов, для интернет-порталов, сделал свой собственный проект, меня стали приглашать в серьезные журналы. Последние восемь лет работаю в индустрии моды; где-то пять лет читаю лекции и веду всякие образовательные проекты.

Существует точка зрения, что погоня за модой, за материальной культурой — это суета, что-то неправильное…

Вещи, во-первых, куда более разговорчивы, чем нам кажется, а во-вторых, они куда более живучи, чем идеи и слова. Часто именно простые предметы быта, иногда даже возведенные в ранг искусства, становятся тем визуальным маркером, который определяет стиль, образ и мышление эпохи. Вещь, как лакмусовая бумажка, определяет состояние общества, политики, экономики, идей. И в этом смысле такое cнобское, снисходительное отношение к материальной культуре мне кажется абсолютно неоправданным.

Более того, в любом большом государственном музее мы видим не только предметы fine arts — предметы изобразительного искусства, живопись и скульптуру, но и галерею драгоценных чаш, кубков, предметов ювелирного искусства, костюмы — от коронационных облачений монархов до каких-то деталей народного костюма.

Мода как часть материальной культуры — это не мещанство и не бытовуха, а такая же составляющая мира искусства и культуры, как живопись, музыка, архитектура и литература.

Вы работаете со студентами, с подростками. На что сегодняшняя молодежь обращает внимание в моде?

Я делал проект с подростками примерно 11–16 лет — мы пытались создать коллекцию одежды, рассуждали о том, как выглядит индустрия моды, кто такие дизайнеры, что такое moodboard. Конечно, это была скорее игровая познавательная история, чем практическая, но тем не менее было довольно весело.

Сегодняшние пятнадцатилетние — это люди поколения «хайп». Для них очень важно получить фидбек — ответную реакцию на свой образ, на то, что они делают. Если еще десять лет назад подросток хотел обозначить свой потенциальный статус (он популярный, он классный, из хорошей семьи, что у него есть деньги), то сейчас это не совсем так: сегодня актуально собрать как можно больше лайков, стать центром внимания хотя бы на короткий период. Очереди за лимитированными коллекциями одежды, за кроссовками из лимитированных коллекций — это как раз про это. И streetwear — когда, с одной стороны, отвергается гламурность, элегантность, вся эта чопорная взрослость, а в качестве альтернативы предлагается образ нарочито некрасивый, но в то же время приковывающий к себе внимание, — тоже про это. Такой бунт ради бунта.

Скажите, а какими знаниями должен обладать человек, занимающийся историей моды профессионально?

Это целый мир — в первую очередь, глубокие гуманитарные знания. Причем в области истории вообще и истории искусств в частности. Надо понимать, почему Первая мировая война разделила не только мир на «до» и «после», но и мир моды на принципиально разные эпохи. Как на модном рынке появился Dior ― почему new look и диоровский стиль вдруг стали столь популярными после войны. Для человека, который занимается историей моды, необходимо и знание истории политики, экономики, а уже на третьем месте — специальные знания по истории моды, текстиля, прически, косметики. Это полноценный отдельный раздел истории человечества.

Расскажите, пожалуйста, про вашу программу в «Марабу»?

Современные подростки любят моду, но не очень понимают, что она из себя представляет. Многие молодые люди жаждут работать в модной индустрии, но совершенно не знают, как и куда им поступить. Вначале у нас будет история моды, очень кратко ― «курс молодого бойца» о том, что такое мода, как она появилась и как развивалась. Параллельно будем всячески веселиться: вдохновившись теми или иными модными образами, попробуем их воссоздать в микромакетах.

Вторая часть курса — большая деловая игра. Где мы, собственно говоря, попытаемся воссоздать систему моды со всеми ее институтами. Скажем, вот есть дизайнер, который хочет создать коллекцию. Есть задумка, есть люди, которые ее реализуют; есть пиарщики, маркетологи, которые занимаются продвижением. У нас будет показ, презентация, магазин, продажи.

Мы сыграем в моду, но не ту, что можно увидеть в «Инстаграме», когда красивые девочки и мальчики рассказывают, что вот они купили стильную шмотку. Мы поиграем в моду в том виде, в котором она работает: почему вот это продается, а это — нет? Как создать коллекцию и как ее продать? Как, наоборот, может быть, закупить, если ты байер? Кто такой байер? Какими качествами он должен обладать?

В общем, за четыре дня попробуем понять, что же такое мода, индустрия моды и какое место современный подросток — если он захочет стать профессионалом именно в этой области — сможет в ней занять.